Кадзуо Чиба (Kazuo Chiba), родился 5 февраля 1940г. — ученик 4 покаления Основателя Айкидо. В 1981 году создал Федерацию Айкикай Сан-Диего, сегодня председатель Обучающего Комитета Международной Федерации (Биренкай).
8 дан Айкидо Айкикай.
Сенсей, насколько я понимаю, свой путь в воинских искусствах вы начали с дзюдо, а затем переключились на айкидо. Расскажите немного об этом.
Мне нравилось заниматься будо, в особенности дзюдо. Однажды на соревнованиях мне пришлось бороться со своим товарищем, который был старше меня и имел второй дан. Он был замечательным человеком и с того времени, когда я начал заниматься в додзе, он очень много рассказывал мне о дзюдо и хорошо ко мне относился не только в зале, но и за его пределами. Несмотря на маленький рост, он был замечательным дзюдоистом и безо всякого труда бросал партнеров, которые были гораздо крупнее его самого. И он очень быстро двигался. Он все время меня побеждал, но потом по какой-то причине я выиграл матч в качинуке сиай (матч, в котором дзюдоист борется до тех пор, пока его не победят, и тогда его место занимает тот, кто одержал над ним победу). Он был очень подавлен и сказал: «В дзюдо я тебя больше не смогу победить, но есть еще кендо» (у него был второй дан и по кендо).
Однажды вечером он заглянул ко мне и предложил мне пойти на соревнования по кендо. Я занимался дзюдо и каратэ, но кендо я не занимался. Я решил, что из этого, может быть, что-нибудь выйдет, и пошел с ним. Мой старший товарищ предложил мне выбрать деревянный бокен, а сам взял синаи из бамбука. Он так быстро двигался, что я даже не успевал прикоснуться к нему, а его синаи снова и снова щелкал по моему телу. Он хорошо меня потрепал.
Этот опыт стал одним из моих первых озарений в будо. Потерявший всякие иллюзии, я перестал ходить в зал дзюдо и стал подумывать о других вещах. Мне пришло в голову, что если я буду продолжать со всем возможным упорством заниматься дзюдо, достигну в нем высокого уровня и поверю в свои способности дзюдоиста, может случиться так, что человек с уровнем первого дана по кендо побьет меня в соревнованиях по кендо. Точно так же если учитель кендо наденет форму дзюдо и придет ко мне в зал, я побью его независимо от того, насколько он уважаем в мире кендо.
Обдумывая это, я пришел к выводу, что здесь что-то не так, что существует какая-то ошибка, и настоящее будо находится где-то в другом месте. Я считал, что тот, кто занимается будо, должен достойно уметь ответить при любых обстоятельствах — и с мечом против меча, и безоружный против безоружного. Эти простые вещи заставили меня размышлять об истинной природе будо. Поскольку я не имел ни малейшего представления, где найти такое будо, которое мне нужно, я на полгода вообще бросил заниматься воинскими искусствами. Я знал, что должен найти такого учителя, который смог бы должным образом руководить мною.
Однажды в книжном магазине я взял с полкт книгу об айкидо. В ней была небольшая фотография О’Сенсея. Когда я ее увидел, я в тот же момент понял, что нашел своего учителя. Я не знал никаких техник айкидо, но это казалось мне неважным, и я только думал про себя: «Вот он! Вот человек, который понимает, что мне нужно». Поэтому я нашел дорогу в зал, где, как я предполагал, Сенсей Уесиба обучает тому, чего я желал — неважно чему конкретно – чтобы как можно быстрее быть зачисленным в его додзе в качестве учидеси. Я появился там без приглашения, потому что у меня его не было. Так я пришел в айкидо.
Сколько вам тогда было лет?
Я только что закончил школу, так что мне было 18 лет. В то время О’Сенсей жил в Ивама, поэтому его чаще всего не было в Хомбу Додзе. Но я был готов сидеть перед додзе до тех пор, пока мне не разрешат стать учидеси. Так я и сделал, ожидая, с кем бы мне поговорить. Была середина февраля 1958 года, и было холодно. Наверное те, кто был в Хомбу Додзе думали, что я какой-то сумасшедший. Через три дня из Ивама приехал О’Сенсей. Сенсей Вака, по-видимому, сказал ему, что вокруг додзе слоняется странная личность, и спросил, что со мной делать. О’Сенсей сказал: «Приведи его». Именно так я и встретился с О’Сенсеем. Я сел в холле у его комнаты и сделал официальный поклон. Когда я поднял голову и взглянул на него, я подумал про себя: «Все, кажется, идет хорошо».
О’Сенсей сказал: «Тренировки в будо очень много требуют от человека. Думаешь ли ты, что сможешь их выдержать?» Я ответил с уверенностью, что смогу, и О’Сенсей сказал: «Что ж, хорошо». Это была очень простая встреча.
После этого в течение 7 лет вы провели в Хомбу Додзе в качестве учидеси?
Да, и за весь период обучения не было ни одного дня, который я посчитал бы развлечением – во всяком случае, тогда. Сейчас я горжусь опытом, который тогда получил, хотя в то время это было настоящим мучением (смеется). Конечно, я сам это выбрал, чтобы достичь своей цели, никто меня не заставлял, поэтому в этом смысле это было великолепно, если не считать того, что это было трудно.
Наверное, вам есть что вспомнить о своем опыте в качестве учидеси?
Когда я поступил в додзе, состояние здоровья О’Сенсея было еще хорошим. Пока я учился, я видел, как быстро менялась его техника. После примерно года тренировок я достаточно овладел базовой техникой, и мне было позволено выполнять для него укеми. Тренировки с О’Сенсеем были очень жесткими. Когда мы отрабатывали ириминаге, кожа на моих локтях была постоянно содрана, а рукава кимоно были всегда в крови. О’Сенсей выполнял технику настолько быстро, что я едва успевал сделать укеми. Еще хуже, чем укеми, было то, что после того, как он очень жестко тебя бросал, ты должен был вскочить на ноги и ни в коем случае не отводить от него взгляда. Когда он бросал тебя лететь на маты за два метра от себя, ты чувствовал это основанием своей шеи. Его меч тоже двигался очень быстро.
Как бы вы описали энергию О’Сенсея?
Было такое ощущение, что он придавливает тебя какой-то невидимой силой. О’Сенсей часто просил нас неожиданно атаковать его бокеном. Моменты, когда он отворачивался, чтобы поговорить с кем-то из своих учеников, казались нам наиболее для этого подходящими, так как он смотрел в другую сторону, однако даже тогда никто не мог даже попытаться его ударить. Казалось, что в его защите нет ни одной лазейки. Он не смотрел на нас глазами, но мы чувствовали, что он твердо контролирует нас своей ки. И часто он заставлял мое тело покрываться липким потом, и я едва удерживал в руках свой бокен. Тем не менее в качестве его оппонентов мы продолжали свои попытки. Потом на какое-то мгновение в его защите появлялась небольшая брешь. О’Сенсей делал ее нарочно, чтобы мы могли тренировать свою способность восприятия. Он не работал с теми, кто не мог чувствовать появившихся возможностей атаковать. В тот момент, когда О’Сенсей слегка ослаблял силу своей энергии кокью, мы бросались в атаку – но его уже на месте не было. По этой причине казалось даже, что все это было отрепетировано заранее. И в самом деле, в тот момент, когда мы начинали атаку, он уже двигался. Мы были слишком медлительны или нам не доставало способности к восприятию. Такие тренировки кажутся мне очень интересными. О’Сенсей говорил, что настоящее будо – это такое будо, при котором со стороны кажется, что все подстроено заранее. Он говорил, что если вы начинаете двигаться в тот момент, когда удар уже начинает выполняться — это не будо. Будо только тогда реально, когда зрителям кажется, что все было отрепетировано.
Учил ли О’Сенсей учидеси отдельно от студентов в общих группах?
Содержание тренировок было тем же самым, но нам постоянно говорили, что мы не должны тренироваться так, как тренируются обычные студенты. Наши тренировки должны были быть более тяжелыми и более напряженными, а не мягкими и легкими. В этом О’Сенсей было очень тверд. Учидеси редко получали какие-то особые указания по выполнению техники. Самой интенсивной частью нашего обучения было участие во всех делах каждодневной жизни О’Cенсея – нам приходилось бывать его личными помощниками, сопровождать его во время его поездок, готовить для него еду и ванну, делать ему массаж, читать ему и так далее. Те, кто не был учидеси, едва ли смогут понять, как важен был этот ежедневный контакт с ним.
Пожалуйста, расскажите об этом подробнее.
Мы часто сопровождали О’Сенсея во время его поездок в Осаку и Вакаяму, которые продолжались обычно около недели. Кроме собственного багажа нагруженные еще и багажом О’Сенсея, с привязанными за спинами дзе и бокенами, мы нанимали такси до станции Токио. Когда мы до нее доезжали, О’Сенсей немедленно выскакивал из машины и исчезал внутри здания станции, предоставляя нам беспокоиться о покупке билетов и других мелочах. Мы мчались вслед за ним, а он двигался, стремительно разрезая толпу на переполненной станции, и люди, казалось, сами расступаются перед ним. Иногда попадались учидеси, которые не могли поспеть за О’Сенсеем, но он все равно садился на поезд и уезжал, поэтому нам приходилось делать все возможное для того, чтобы держаться вместе с ним и не отстать от группы. В большинстве гостиниц, в которых мы останавливались, были номера, состоящие из двух комнат и туалета. О’Сенсей спал в дальней комнате, а учидеси втискивались в другую. В том возрасте О’Сенсей обычно вставал в туалет пять или шесть раз за ночь, и мы должны были ему помогать. В первые два или три года я вообще не мог спать, потому что не мог угадать, когда он собирается вставать.
Когда он вставал, мы должны были открыть дверь и помочь ему надеть его хаори (свободный жакет длиной выше колен и сзади немного короче, чем спереди), затем проводить его до туалета, открыть дверь туалета и включить свет. Затем мы помогали ему вымыть и вытереть руки, провожали обратно к постели и возвращались в свою комнату. Понятно, что поскольку это повторялось пять-шесть раз за ночь, много поспать нам не удавалось. К тому моменту, когда мы возвращались домой, мы теряли по 8–9 фунтов и сильно выматывались. Интересно, что через четыре года я уже мог крепко спать. Каким-то образом во сне я чувствовал, когда О’Сенсею нужно встать, чтобы пойти в туалет. Я просыпался, выскакивал из постели, открывал дверь как раз вовремя. У меня с О’Сенсеем появилась связь, при которой не нужны слова. По-японски я сказал бы это исин денсин, что приблизительно означает такую связь между людьми, при которой они как будто имеют один мозг.
Такой вид тренировки позволяет тебе научиться чувствовать намерение твоего партнера в зале. Например, когда вы стоите лицом к лицу с мечами в руках, важнее не то, кто из вас сильнее и кто слабее, а то, насколько ясно вы можете чувствовать намерения друг друга. Для того, чтобы начать двигаться в нужный момент, вам нужно увидеть, когда откроется партнер. Не знаю, специально ли О’Сенсей тренировал нас или нет, но в любом случае это действительно оказало влияние на мою технику в том смысле, что я научился реагировать на движения ки моего партнера еще до того, как осознавал его. Но, конечно, у меня получалось это не всегда. А мне бы хотелось, чтобы это было всегда – тогда я действительно был бы специалистом, не так ли? (смеется).
Как вы думаете, что самое важное для людей, которые только начинают изучать айкидо?
В айкидо люди ищут такие разные вещи, что мне трудно обобщать. Когда я был учидеси, в Хомбу Додзе тренировалось гораздо меньше людей, но почти все они искали так называемое «реальное айкидо». Небольшое число студентов были в том или ином смысле эксцентричны или необычны, и среди них были люди, которых можно было назвать фанатиками будо. Это была очень необычная группа.
Сейчас гораздо больше разнообразия. Некоторые люди занимаются айкидо ради здоровья, другие ради философских или духовных аспектов – и все эти побуждения очень достойны. Однако вот что сегодня важно. Если представить, что айкидо – это дерево, нужно очень ясно представлять, что на этом дереве играет роль листьев и ветвей, а что хочет быть корнями и стволом. До тех пор, пока есть люди, принимающие на себя роль корней и ствола, дерево останется крепким и здоровым, и на нем будут появляться ветви и листья. И тогда нам не о чем беспокоиться. Нужно постоянно держать это в голове и не настаивать на том, чтобы айкидо всегда оставалось таким, как сейчас. Листья – это листья, а ветки – это ветки, и они хороши такими, какие есть. Они — часть дерева. Вопрос в том, кто собирается сохранять центр айкидо, другими словами – кто собирается принять ответственность за сохранение корней и ствола? В принципе я думаю, что нет старого или нового будо. У нас есть слово кобудо, которое буквально означает «старое будо». логически противоположное слово – синбудо, или «новое будо», но мы, японцы, обычно не употребляем такое слово, не так ли? Новый термин – для того, чтобы новое будо стало спортивно ориентированным. Возможно, для этих спортивных «новых форм будо» это хорошо, но в традиционном смысле спорт к будо отнести нельзя.
Очень трудно сказать, до каких пределов эти спортивные формы можно считать будо. Но лично для меня кажется бесспорным, что будо – это то, что формирует корни айкидо. А из него вырастают ветви и листья. Все другие элементы – айкидо как искусство жить, как средство сохранить здоровье, как физическая подготовка или поиск эстетического совершенства – все это растет из общего корня, которым является будо. И то, что это так – хорошо, но только нельзя забывать, что это – не сам корень. О’Сенсей всегда подчеркивал, что «айкидо есть будо», а «будо – источник мощи айкидо». Если забыть это, то айкидо превратится во что-то другое – так называемое «искусство жить» или какую-нибудь айки-йогу.
Что вы скажите о технических перспективах?
С точки зрения моего ограниченного опыта в айкидо меня больше всего очаровывает его рациональная природа и тот факт, что все айкидо пронизывают общие принципы. Например. Среди многих принципов айкидо есть принцип «одно – это все». Техники, которые выполняются без оружия, в любой момент могут быть трансформированы в техники с применением оружия, и наоборот. Техники, которые используются при работе с одним нападающим, могут быть применены и в том случае, когда их несколько. Линии движений в техниках без оружия или против одного партнера очень плавно, связно, органично переходят в линии движений в техниках с оружием или против нескольких атакующих. В этом смысле айкидо очень похоже на какую-то живую сущность. Это составляет одну из существенных черт айкидо как будо. Именно такого рода движения выполнял О’Сенсей, и это лежит в самом сердце айкидо.
Однако в технике каждого отдельного занимающегося это существенное качество выражено не отчетливо, не так, как оно присуще искусству айкидо в целом, а лишь как скрытая потенциальная возможность. Это же позволяет современной духовности искать и этический подход, другими словами, синми фусацу, представляющий высший идеал японского будо – не убивать. Сущность айкидо как будо вовсе не лежит на поверхности, но тот, кто способен заглянуть внутрь, различит ее. Нельзя сказать, что айкидо, которое мы видим на поверхности – другими словами, то айкидо, которое мы чаще всего видим сегодня — дает представление о будо в традиционном смысле этого слова. К счастью, для серьезных учеников в айкидо всегда остается возможность копать глубже, чтобы открыть его сущность и после долгого процесса поисков сделать эту сущность и своей тоже.
Я думаю, что, возможно, одно из глубоких и пленительных качеств айкидо – то, что во все времена оно сохраняет и необыкновенные символические формы, лежащие на поверхности, и находящийся за ними потенциал, который нужно развернуть, чтобы раскрыть истинную сущность концепции бу. В этом отношении его глубина почти безгранична. Большой ошибкой было бы думать, что то, что лежит на поверхности — это всё, и оно и есть реальность. С другой стороны, стремление только к так называемой реальности, которая лежит за формой, может привести к тому, что вы выпустите из вида универсальность айкидо как Пути, и все усилия Дошу окажутся напрасными.
Подход Дошу к айкидо — отойти, а затем переступить пределы области материального (бу). Он ясно подчеркивал, что центральным в этом является универсальность айкидо как пути. Дошу углубленно и критически относился к некоторым негуманным, неэтичным и вульгарным аспектам, имеющимся в будо, неутомимо стараясь освободить айкидо от этих негативных элементов. Чем старше я становлюсь, тем я постепенно лучше понимаю отношение Дошу к подобным вещам и с еще большим уважением отношусь к его усилиям. Далее, очень важны амплитудные, мягкие, округлые движения, а также идеи духовной гармонии и единства, но слишком большой акцент на них приводит к однобокому или искаженному подходу при тренировках и не отражает сущность будо. Подобные вещи приводят к некоторой технической неубедительности. Они более присущи ветвям и листьям и в качестве таковых их лучше интерпретировать как символ философии айкидо. В айкидо, где есть внешнее проявление и лежащая за ними реальность, они играют свою роль. О’Сенсей очень ясно говорил, что эти аспекты айкидо, представляющие внешнюю форму, вовсе не обязательно должны являться будо. Он говорил: «Источник айкидо – будо. Вы все должны овладеть будо, но айкидо идет дальше будо». Он говорил также: «Сейчас большинство людей вовсе не нуждается в будо как в таковом». От утверждал это очень ясно.
Таким образом, О’Сенсей открыл дорогу для занятий айкидо многим людям, которые по разным причинам в прошлом были исключены из мира традиционного будо – людям хрупкого телосложения, не обладающим физической силой, пожилым, женщинам. Он запретил соревнования и потому открыл путь, позволяющий учесть способности и особенности каждого индивидуума, вытекающие из их скрытых возможностей и позволяющие каждому найти свою нишу и выполнить свою собственную миссию в жизни. Мир, в котором люди могут жить вместе, создается только тогда, когда каждый таким образом может реализовать себя. Именно так я понимаю мысли О‘Сенсея.
Это революционный подход к будо, не так ли?
Да, но с другой стороны, я больше всего боюсь, что люди, ранее исключенные из мира традиционного будо и нашедшие себя в айкидо будут думать, что только айкидо, свойственное им, является настоящим и правильным. Они забывают, что в будо присутствует жестокая необходимость, и отвергают ее как «не часть айкидо». Я знаю людей, которые думают именно так, но я думаю, что они заблуждаются, смешивая ветви и листья с силой корней. Для айкидо было бы очень вредным, если бы ветви и листья стали центром. Если это случится, в айкидо будет сделан большой шаг в неверном направлении. Но, конечно, нужно иметь в виду и то, что если ветви и листья вянут и умирают, умирает и корень. Поэтому нам на самом деле нужно думать об айкидо как о целостном живущем организме, принимая во внимание пронизывающую всё гармонию и развитие его во многих отношениях. Я думаю, что правда о том, как и почему О’Сенсей создал айкидо, отвечает нашим собственным поискам в этом искусстве. Если продолжить метафору с деревом, то вместо того, чтобы собирать плоды с дерева, посаженного О’Сенсеем, нам нужно проникнуть в листья и через ветви по стволу проникнуть в корни. Мы должны идти к источнику, иначе мы не постигнем процесс, который привел О’Сенсея к его заключениям. Для того, чтобы айкидо действительно стало нашим, мы должны как можно полнее пройти через тот опыт, через который прошел О’Сенсей – и во внутренних поисках, и в технике – невзирая на то, что это трудно и что у нас нет таких способностей, как у него.
Я думаю, что то, что мы называем «завершенным» будо, на самом деле не существует (то же самое можно сказать и о философии, и о религии и всем, что создано человеком). Возможно только «будо, которое я создал» — другими словами, завершенность на личном, индивидуальном уровне. О’Сенсей завершил свое будо, но это еще не мое будо.Точно так же я не могу просто взять и передать свое будо моим ученикам. Самое большее, что я могу – это пригласить их в свой собственный опыт, чтобы они использовали его как руководство в создании будо своего собственного. В этом смысле будо для каждого занимающегося им – поиск в одиночестве, потому что вы не можете выучить и забрать себе то, чего достиг ваш учитель. Различные аспекты будо просто не развернутся перед вами в той форме, в какой они развернулись для вашего учителя. Это, разумеется, не говорит о том, что нет никакой необходимости вырабатывать методологию базового обучения, содержащую теории, доктрины, методы тренировок и прочее.
В будо имеются три стадии — су (защищать/сохранять/наблюдать), ха (нарушать/разрывать) и ри (отделять/освобождать). На стадии су вы впитываете все, что может предложить ваш учитель, и сохраняете абсолютное повиновение. В эти годы, какими долгими они ни были бы, любые собственные трактовки, изобретения и независимые идеи с вашей стороны абсолютно запрещены. Вы должны следовать тому, чему вас учат, с абсолютной точностью, никоим образом не допуская никаких отклонений. Это можно назвать некоей формой самоотрицания. Однако как много бы вы ни узнали, это искусство вашего учителя, а не ваше.
Поэтому вам необходима следующая стадия, ха, или стадия освобождения от того, что вы узнали. Когда вы это делаете, на сцену выходит сущность, которую вы называете своим «Я». Это форма созидания, и как таковая, она утверждает ваше «Я». На протяжении этого периода вы открываете свои собственные особенности, свою личность, то, чем вы на самом деле являетесь. Вы начинаете сортировать то, чему вас научили, отбирая и оставляя то, что вам нужно для создания и завершения того, что будет уже вашим. Но это еще не конец, потому что этот род самоутверждения существует в форме отрицания «другого» — другими словами, это имеет отношение только к тому, что вы отбросили. Эта стадия тоже должна закончиться.
Третья стадия – ри. Отрицая себя на первой стадии (су), утверждая себя на второй (ха), на третьей стадии вы отвергаете даже свое собственное самоутверждение. Ри позволяет вам выйти за пределы относительности, которая связывала вас на предыдущих двух этапах, и становится началом вашего пути к универсальности и совершенству. С точки зрения техники на стадии су вы овладеваете техническим мастерством путем постоянного повторения техник, ха дает возможность исследовать и применить эти техники, а ри – создать что-то свое. С точки зрения духовного и ментального состояний су- это отрицание себя, ха – утверждение себя, а ри — переход через черту, преодоление дуальности «Я» -«Другой», освобождение.
В современном айкидо не достает элементов су, и я думаю, что это может создать проблемы в будущем. Я думаю, что тренировки в будо, которые не будут содержать элементы самоотрицания, могут быть опасными для тех, кто практикует будо. Жесткие тренировки, которые позволяют вам испытать самоотрицание, совершенно необходимы. Они позволят вам совершенно естественно приблизиться к стадии самоутверждения, а затем отказаться и от нее, чтобы приблизиться к вашей действительной цели.
Мой собственный ограниченный опыт позволил мне прикоснуться к тому миру, который я только что описал. Однако интерпретации этих вещей теми, кто на самом деле их не испытывал, неизбежно делаются механистическими, мертвыми. Даже концепция су-ха-ри, если попытаться понять ее только интеллектуальным путем, может показаться абсурдной. Су-ха-ри может быть понята только в рамках диалектики. Фактически опыт, который дает айкидо, имеет много сходства с идеями экзистенциализма (опыт предшествует сущности), которые процветают начиная с 19-го века.
Чрезвычайно современным качеством айкидо является следующее. В противоположность концепции о том, что будо определяет жизнь людей, айкидо выражает самую суть существования людей, которая сама определяет будо, проливает на него новый свет, наполняет его новым значением, уважая и требования практики, и свободу индивидуума. Естественно, это вызывает скептицизм. А поскольку оно не предлагает никакого «конечного продукта», никакого указания на пределы личной перспективы, те, кто практикует будо, не могут не сознавать отчетливо нестабильность своего положения. Один неверный шаг может завести в царство чистой идеологии и догматизма и губительного влияния связанного с этим самодовольства. Я думаю, что для того, чтобы этого избежать, важнейшей составляющей тренировок в будо необходимо сделать жесткую дисциплину.
Тренировки по айкидо в течение многих лет включают постоянное повторение техник для того, чтобы создать базу, на которой в будущем можно создать что-то свое. Поэтому важно пытаться размышлять, как это сделать, в условиях, которые дает тренировка. Возьмем, к примеру, ката или иные упражнения. Следуя форме, мы создаем такую связь между ними, в которой их роли противоположны – наге активен, а уке пассивен. Но в том смысле, что они оба тренируют способность уметь использовать свою собственную свободу, существенной разницы между ними нет. На это можно посмотреть шире и рассмотреть на первый взгляд очевидно противоположные аспекты самой жизни – жизнь и смерть, молодость и старость, здоровье и болезнь, счастье и горе, успех и неудача, и тогда становится понятным, что это имеет огромное значение для того, как прожить и саму свою жизнь.
Происхождение будо и его сущностная природа глубоко связаны с тем, что «Я» и «Другой» балансируют на границе между жизнью и смертью, и это неизбежно приводит к мысли о нелогичности существования. Однако в пределах этой нелогичности присутствует возможность пробудить источник своей собственной автономной свободы. Философия дзен-буддизма и будо сходятся в том, что они рождены из положения о нерациональности жизни, хотя и подходят к этой проблеме под разными углами зрения.
Даже в пределах буддизма дзен-буддизм выделяется тем, что посвящает себя исключительно попыткам покончить со всеми идеологиями и догмами, чтобы непосредственно постичь природу бытия. Эта философия не только умозрительна, но имеет и практическое значение. Именно поэтому начиная с периода Камакура она так сильно влияла в Японии на духовность клана воинов. Она естественно стала кровью и плотью их воинских искусств и, как вы можете видеть, современна и сейчас. Кстати, мне бы хотелось, чтобы вместо того, чтобы выдергивать из контекста жизни и по очереди сравнивать такие вещи, как будо и дзен, люди попытались понять дух японцев, который их принял и освоил. Этот японский дух освоил такие элементы, как дзен и будо, а также идеи конфуцианства, даосизма и синто. Он отшлифовал все это, во всем выявил особенный блеск, сделал естественным и позволил им проникнуть друг в друга и образовать удивительно гармоничное целое. Однако возвращаясь к теме, я думаю, что многое из того, что происходит в додзе – например, броски или падения, победы или неудачи во время тачиай (которую мы используем вместо реальных соревнований – имеет большой символический смысл. В самом деле, существенная проблема, о которой мы говорим, — это ответ индивидуума на различные условия, которые ему противостоят. Поэтому согласно положению «победа в поражении», неважными становятся такие концепции реального мира, как превосходство и подчиненность или победа или поражение.
Удивительно, но люди, достигшие такого уровня самореализации, кажется, рассматривают и саму смерть как чисто феноменологический факт. Возьмем, к примеру, китайского дзен-буддиста, священника Букко, который жил в период правления династии Санг /1127–1279/. Он был приглашен в Японию бакуфу в период Камакура и провел там последние годы своей жизни. Однажды во время конфликта с Монголией его схватили и сделали пленником. Его должны были уже казнить, когда он написал стихи в китайском стиле, содержащие известные строки «Denko eiri shunpu wo kiru», которые можно перевести примерно следующим образом: «Даже если мне отрубят голову, на меня это повлияет не больше, чем весенний ветерок, который гуляет сейчас по этим полям». Наверное, под влиянием этого отрывка Тессу Ямаока назвал свое додзе Сунпукан (Зал весеннего ветра). Это обновляет душу, верно?
Европейские экзистенциалисты 19 века, начиная с Киркегарда и Ницше и заканчивая Ясперсом, Хейдеггером и Сартром, искали основы бытия в Ничто. Здесь можно видеть параллель с идеями дзен-буддизма, который за тысячелетия своего существования смог развиться и дать ответ нерациональности бытия. То, что они появились в совершенно различных культурных контекстах, предполагает наличие общности в глубоких слоях человеческого духа. Конечно, восточная и западная цивилизации отличаются друг от друга и в других аспектах. Например, в восточных представлениях превалирует идея общности разума и тела, которая в представлениях западных мыслителей так отчетливо не звучит. Эта идея отчетлива выражена во многих восточных традициях, таких как индийская йога, магические практики китайского даосизма, китайские воинские искусства, мисоги и другие ритуальные практики очищения в японском синто и буддизме. Западная мысль, напротив, кажется мне существенно дуалистичной. В ней мало проявляется идея единства духовной и физической деятельности, и такое единство является более предметом абстрактного рассмотрения. Мне кажется. это различие между Востоком и Западом явно бросается в глаза. Ясный пример разницы между этими двумя стилями мышления можно увидеть, например, в контрасте между скульптурой Родена «Мыслитель» и скульптурой полусидящего Босацу (Бодхисаттвы) из храме в Киото, которая, как считают, представляет собой фигуру принца Сиддхарта перед тем, как он достиг просветления. Когда вы сравните эти скульптуры, вам станет очевидной разница в подходах к рассмотрению этого вопроса. Пожалуйста, не поймите меня неправильно и не думайте, что я предлагаю считать восточный способ мышления лучшим. В конце концов, с начала промышленной революции 1770-х годов чисто спекулятивный подход Запада построил базу для прикладных наук, которые создают стиль современной жизни. С точки зрения человеческой истории сейчас более, чем всегда, существует необходимость интегрировать два этих подхода.
Это еще одна причина, по которой мы должны очень серьезно рассматривать подходы к распространению и развитию айкидо и его особого свойства формировать единство разума и тела, рожденное традиционным японским будо, таким образом, чтобы правильно передать его людям во всем мире. Меня беспокоит, что если мы не будем делать это должным образом, айкидо закончится вместе со своими корнями и листьями. То же самое можно сказать о традиционном японском будо. Я думаю совершенно откровенно, что если бы его целью было просто удовлетворить требования физической активности современных людей, реальной нужды в будо не было бы. Спорт и другая деятельность подобного рода послужила бы этому не хуже. Но у будо есть качества, лежащие выше физической активности, которые могут внести вклад в развитие общества, и я считаю, что нам нужно подумать об этом очень серьезно. Я полагаю, что японское будо, в том числе айкидо, имеет большой потенциал для того, чтобы стать препятствием на пути постепенного крушения нашей личной свободы. Эта свобода разъедется многочисленными противоречиями, которые принес материализм наших капиталистических обществ, идеологией экономического превосходства, чрезмерным уклоном в рационализм. Будо предлагает людям средство начать возвращаться к истокам их личной свободы, поэтому я думаю, что мы должны дать будо новое развитие, имея это в виду.
Предлагая Путь, дающий возможности личного развития и достижения гармонии, айкидо стремится отвергнуть разрушительность и негуманность, являющиеся характерными чертами боевых искусств. Однако такое отрицание таит в себе опасность потерять в этом искусстве эффективность – вместе с водой выплеснуть ребенка.
Что вы ярче всего вспоминаете о времени, когда вы в 1958 году поступили в Хомбу Додзе в качестве учидеси?
Одна из наиболее важных вещей, которые я вспоминаю о том времени, это то, что люди, занимавшиеся тогда айкидо имели очень высокий уровень. Все они активно интересовались будо. Айкидо тогда не изучали во всемирном масштабе, как сегодня, но атмосфера, которую создавали учидеси и другие ученики очень стимулировала меня. И О’Сенсей был тогда еще достаточно энергичен и здоров. Я живо вспоминаю минуты, когда он сердился. Его волосы буквально вставали дыбом! Его энергия выходила прямо через голову – если вы можете такое вообразить. Было поразительно, как много у него энергии в таком состоянии. Это всегда удивляло людей, которые его не знали или не видели в таком состоянии раньше.
Что заставляло его сердиться?
Например, он сердился, если мы занимались кокью-наге в то время, когда он спал. Тогда он внезапно появлялся в додзе и говорил: «По звуку слышу, что вы тренируетесь плохо!» Поэтому когда он был поблизости, мы всегда старались заниматься техниками в сувари ваза. Он никогда ничего не говорил, если мы усердно занимались в сувари ваза.
Другие учидеси тоже рассказывали, что О’Сенсей всегда был в хорошем настроении, если ученики занимались в сувари ваза.
Да, я верю. И есть еще одна вещь, которую я хорошо помню об О’Сенсее – он прекрасно двигался независимо от того, что он в этот момент делал. На него можно было смотреть спереди. Сзади, сбоку, но его поза всегда была законченной и гармоничной. Я никогда не видел никого, кто производил бы такое же совершенное, благородное впечатление.
Когда мы путешествовали, он всегда оставлял нас позади и стремительно проносился через турникеты в здание вокзала. Никто не мог его остановить. Нам, ученикам, было тяжело, потому что мы должны были купить билеты и догонять его. При этом я восхищался, как прекрасно он держит себя – как настоящий мастер воинского искусства.
Я правильно вас понял – вы часто ездили в Ивама додзе для тренировок с О’Сенсеем?
Самый длительный период, когда мне пришлось там быть, был равен полугоду. В Хомбу додзе О’Сенсей не проводил много тренировок с оружием, он делал это в Ивама. Однако нельзя сказать, что он обучал владению оружием – лучше было бы сказать, что он сам с ним тренировался, а вы повторяли его движения. Ивама Додзе было своего рода лабораторией О’Сенсея. Помню, что в то время ему преданно служил Сенсей Морихиро Сайто. Он сам и вся его семья отдавали этому много времени. Думая сейчас об этом, я низко склоняю перед ними голову.
Кто, кроме О’Сенсея, преподавал в Хомбу Додзе?
Прежде всего это сенсей Вака /нынешний Дошу Киссемару Уесиба/, который возглавлял Додзе, а также Коичи Тохей, который был руководителем у инструкторов. Там были и другие хорошие учителя, основными из которых были Кисабуро Осава, Сейго Ямагучи, Хироши Тада и Садатери Арикава. Тогда тренировалось не так много людей, не больше двадцати.
В то время как только вы получали ранг шодан, вас посылали преподавать айкидо в университетские и другие клубы айкидо, которые тогда возобновляли свою работу. В Хомбу Додзе смотрели в будущее, надеясь распространить айкидо в обществе как можно шире, поэтому айкидо культивировали в университетах и подобных им местах. Вопрос о плате за обучение не стоял, и мы только тратили деньги на то, чтобы ездить преподавать.
Наверное, у вас есть одна-две истории о шиханах, которые были у вас старшими…
Хм-м…Ну, вот, например, история о Коичи Тохее. Однажды приблизительно в 1960 году в Додзе приехали два специалиста по реслингу из Аргентины. Они составляли часть группы, которая ездила по миру, чтобы испытать на себе «самые опасные вещи в мире» и сделать об этом документальный фильм. Они оба были огромного роста. Обычно О’Сенсей запрещал всякие схватки, но в этом случае он вышел вперед и сказал Тохею принять в ней участие – до сих пор не знаю, почему. Все ученики выстроились в линейку на татами, а О’сенсей сел во главе линии инструкторов. Он сказал: «Тохэй, начинай!». А поскольку Тохей представлял все Додзе, он воспринял это очень серьезно.
Я был одним из тех, кто встречал борцов, когда они прибыли. Они были такого высокого роста, что их головами задевали косяк входной двери. Я подумал: «О нет… если мы проиграем, мы будем посрамлены». Я обсудил это с другими учидеси, и мы решили спрятать сзади несколько деревянных мечей. Мы решили, что применим их против борцов в случае, если сенсей Тохэй потерпит поражение (смеется).
Схватка началась. Сенсей Тохэй сразу двинулся навстречу противнику, а тот немедленно стал пятиться назад. Прошло десять минут, а они все еще кружили вокруг друг друга и вокруг додзе. Никто из них ничего не предпринимал. Наконец, сенсей Тохей загнал своего оппонента в угол и прыгнул к нему. По сравнению с противником он был очень маленьким, но он бросил его на спину приемом, похожим на приемы в дзюдо, и пригвоздил его к земле тегатаной. Специалист реслинга был силен в схватках в партере, но он никак не мог даже приподняться. Он пробовал сделать это разными способами, но Тохэй надежно его контролировал. Сила кокью сенсея Тохея меня изумила. Знаете, очень трудно бросить партнера, который не нападает. Именно поэтому Тохей зажал его в углу. Все это произвело на меня сильное впечатление. О’Сенсей тогда ничего не сказал, но после очень сердился: «Не было никакой необходимости бросать того, кто не атакует!» Да, в смысле будзюцу это был не очень хороший способ победы. Если бы у противника был нож, он легко мог бы поразить им при попытке напасть, поэтому то, что продемонстрировал Тохей, не было убедительной оборонительной техникой. Но, думаю, в той ситуации он едва ли мог сделать что-либо другое. Позже я слышал, что перед тем, как прийти к нам, специалисты реслинга были в Кодокане, и возможно, там кто-то сказал им, что нельзя атаковать первым, если имеешь дело с айкидокой. Видимо, поэтому боец не делал попыток к нападению.
Давайте поговорим на другую тему. Вы занимались еще и иайдо?
Да, когда я был учидеси, я начал заниматься иайдо, поскольку это посоветовал О’Сенсей. Приблизительно в 1959 или 1960 году в додзе приходил писатель по имени Ямада. Он писал рассказ под названием «Королевский трон», и О’Сенсей был прототипом одного из героев. Он делал магнитофонные записи рассказов О’Сенсея о его работе на Хоккайдо. Я сидел там все время, пока О’Сенсей диктовал свои рассказы. Один из них был о его поединке с мастером иайдо, который О’Сенсей провел в качестве доверенного лица Сокаку Такеда. Видите ли, Сенсей Такеда убил несколько человек, и среди них учителя иайдо. Его ученик послал Сенсею Такеда вызов. Однако в то время он был болен и не мог ответить на вызов, поэтому на поединок поехал О’Cенсей в качестве его представителя. Поединок должен был состояться на Хоккайдо, прямо на снегу. Когда дистанция между противниками сократилась, О’Сенсей внезапно ногой подбросил вверх снег и быстро прыгнул к своему противнику, чтобы напасть на него сбоку. Затем он бросил его.
Пока я сидел и слушал, я думал про себя: «А что бы мог сделать я в подобной ситуации?» Я решил, что мне следует изучить иайдо, и в течение некоторого времени переживал по этому поводу. Чуть позже, когда я сопровождал О’Сенсея в поездке в район Кансай, он неожиданно сказал мне: «Оставайся здесь на три месяца и изучай иайдо». «Здесь» означало додзе Мичио Хикицучи в Сингу. И именно шихан Хикицучи дал мне первые уроки по иайдо. Кажется,это было в 1960 году. О’Сенсей полностью прочитал мои тайные мысли. Он сказал, что для того, чтобы получить основные знания, трех месяцев мне хватит.